Александр Крутов: Я привожу вам примеры коррупции

The significant aspect of this product is that the fleece is tanned into the leather and the boot is assembled with the fleece on the inside.
ugg store,UGG Bailey Button Triplet,UGG Classic Short Fancy,cheap ugg boots uk,UGG Classic Tall Fancy,UGG Bailey Button,ugg australia,UGG Classic Cardy,UGG Classic Mini,cheap ugg boots,UGG Classic Short,ugg boots sale uk,UGG Classic Tall,UGG Metallic Short,ugg boots sale,UGG Metallic Tall,UGG Nightfall,cheap uggs,UGG Ultra Short,ugg boots uk,UGG Ultra Tall,ghd straighteners,ghd outlet,ghd hair straightener,ghd hair straightener australia,ghd australia,ghd hair straighteners,Herve Leger,Herve Leger Dresses,Herve Leger sale,Herve Leger Bandage Dress,Herve Leger,cheap Herve Leger,Herve Leger Dresses,Herve Leger sale,Herve Leger outlet,

Факты это другой вопрос: организаторы антикоррупционного круглого... 22.07.08 12:31 Редколлегия статья
За моей спиной сидит подполковник МВД в отставке Евгений Матвеевич Лянгер, у которого многие из ныне действующих депутатов и членов Общественной палаты, сидели в активе, параши выносили...

Саратовский Репортер 27 июля 2007 года
№ 32 (242)

ТАЙНЫ СЛЕДСТВИЯ

«Следствие закончено, забудьте!». Так назывался итальянский фильм знаменитого режиссёра Дамиано Дамиани в жанре социального детектива, который в годы застоя широко демонстрировался в советских кинотеатрах. Главным героем этой киноленты является честный полицейский инспектор, который практически в одиночку борется с всесильной мафией и получает неопровержимые улики, свидетельствующие о связях организованной преступности и коррумпированных политиков. И вот, когда доказательства противоправной деятельности были у нашего героического инспектора уже на руках, от руководства полиции поступает распоряжение о прекращении расследования. Таков финал этого фильма, со всей очевидностью доказывающий, что руководство правоохранительных органов Италии также связано невидимыми нитями с парламентской верхушкой.
По-видимому, основной задачей выпуска этого фильма в отечественный кинопрокат являлась демонстрация советским гражданам всех язв коррумпированного парламентского капитализма. С момента создания этой картины минуло 35 лет. И вот недавно этот, казалось бы, чисто итальянский мотив повторился на нашей саратовской земле. Правда, с некоторыми сугубо российскими нюансами.

«ВИКТОРИЯ»
ТЕРПИТ ФИАСКО

Позвольте представить главного персонажа нашего повествования. Саратовского последователя бесстрашного итальянского полицейского зовут Евгением Матвеевичем Лянгером. В настоящее время Евгений Матвеевич находится на пенсии, хотя большая часть его трудовой биографии была связана с правоохранительной и пенитенциарной системой. Много лет Евгений Лянгер отработал в оперчасти саратовского СИЗО, специализируясь на раскрытии тяжких преступлений с помощью хитроумных внутрикамерных разработок. А последние годы перед выходом на пенсию наш герой служил в РУБОПе, откуда и уволился в звании подполковника милиции.
С подачи прессы принято считать жизнь среднестатистического российского пенсионера убогой, скучной и однообразной. Наверное, такое расхожее мнение в своей основе и справедливо. Но только Евгений Матвеевич являет собой пример счастливого исключения и коренного отличия от существующего стереотипа.
После выхода на пенсию Евгений Лянгер немного поработал в должности управляющего элитным клубом «Гран-Мишель», что серьёзно улучшило его материальное положение. А тут ещё в 2002 году и тёщино наследство подоспело. И вышло так, что на руках у отставного подполковника милиции оказалось три миллиона рублей наличности, которые надо было во что-то вложить, дабы уберечь деньги от инфляции.
Один из его знакомых подсказал Лянгеру, что в Энгельсе есть небольшой, но стабильно работающий мясокомбинат, хозяин которого остро нуждается в оборотных средствах. Мясокомбинат, о котором идёт речь, принадлежал ООО «Виктория-2», единственным владельцем которого был предприниматель Алексей Стербнов.
Предприниматель Стербнов действительно нуждался в деньгах и готов был занять у Лянгера крупную сумму. Чтобы убедиться в стабильности колбасного бизнеса, Евгений Матвеевич вместе с братом специально съездил в Энгельс и осмотрел предприятие. Увиденное им не вызвало никаких подозрений. А посему Стербнов и Лянгер заключили 1 апреля 2002 года договор займа на сумму в 3 миллиона рублей сроком на один год.
В качестве обеспечительной меры к договору займа прилагался и отдельный договор залога. Его условиями было предусмотрено, что в случае невозврата в срок долга в собственность Лянгера переходит несколько дорогостоящих единиц оборудования мясокомбината, суммарная стоимость которых была эквивалентна 3 миллионам рублей.
В число заложенного оборудования попали куттер марки ЛФЗ-ФКВ №003 Э, термокамера, а также поршневой и вакуумный шприцы. Самым дорогим из всего перечня заложенного оборудования был куттер, оценённый в 2,5 миллиона.
Следует пояснить, что куттером в мясоперерабатывающей промышленности называют гигантскую мясорубку, которой можно задавать различные режимы по выпуску сырья для колбас различных сортов, сосисок и тому подобного. Перед подписанием договора Евгений Лянгер внимательно осмотрел предлагаемое оборудование.
Как вспоминает он сегодня, куттер представлял собой большую ёмкость из нержавеющей стали с крышкой. При этом Лянгер поинтересовался у хозяина, почему этот агрегат имеет в своём названии литеру «Э». На что Стербнов без обиняков ответил, что этот куттер экспериментальный. У обычных серийных куттеров к валу обычно идут 14 ремней, а у того агрегата, что стоял на заводе в Энгельсе, ремней было только 12. У экспериментального куттера был также иной принцип размещения панели управления, на что Стербнов также обратил внимание своего кредитора. Всё предлагаемое оборудование было в рабочем состоянии, поэтому никаких сомнений в надёжности своего партнёра у Лянгера не возникло.
В течение года Лянгер периодически созванивался со Стербновым и интересовался у того, как идут дела. Звучащие в ответ фразы были, в основном, оптимистичны. Однако осенью 2002 года Стербнов сообщил Лянгеру, что у него возникли проблемы, и что у «Виктории-2» будет меняться состав учредителей. При этом заёмщик просил Лянгера не волноваться, поскольку вне зависимости от нового состава учредителей заём будет непременно погашен – не деньгами, так оборудованием.
В конце ноября 2002 года у ООО «Виктория-2» действительно поменялся состав участников хозяйственного общества. К прежнему единоличному владельцу собственности – Алексею Стербнову – добавилось ещё два физических лица: Василий Большеданов и Александр Шеломанов. При этом, в собственности у Стербнова осталась доля в размере 20 % уставного капитала. А вот однофамильцу (по други данным, двоюродному брату) спикера Саратовской областной Думы стало принадлежать 60 % всех активов мясокомбината. Вскоре за расширением состава учредителей у «Виктория-2» появился и новый единоличный исполнительный орган: вместо Стербнова новым директором предприятия стал Александр Шеломанов.
Когда Лянгеру стало известно о произошедшей «ротации», он решил встретиться с новым директором и поинтересоваться его намерениями относительно возврата долга. К тому времени срок договора займа истёк, а Алексей Стербнов куда-то исчез из Саратова, так и не вернув подполковнику ни копейки.
С Шеломановым Лянгеру удалось встретиться дважды – на территории ООО «Виктория-2» и в посёлке Усть-Курдюм, где у нового директора был шикарный коттедж. Однако, удовлетворения эти встречи не принесли.
Поначалу Шеломанов прямо заявил, что никакого долга Стербнова он не признаёт и заложенного имущества в счёт погашения долга передавать Лянгеру не намерен. А через некоторое время сообщил, что этот вопрос он не решает, поскольку у имущества «Виктории-2» теперь другой хозяин – Константин Владимирович Соколов.
После этого разговора отставной опер решил познакомиться с Соколовым и стал искать с ним встречи. Константин Соколов оказался весьма молодым мужчиной, который действительно время от времени появлялся на предприятии. Встретившись с ним и представившись, Лянгер продемонстрировал имеющиеся у него документы и попросил разрешения прийти на предприятие и проверить наличие оборудование, которое считал практически своим. Как вспоминает сегодня Евгений Матвеевич, Соколов довольно-таки нервно отреагировал на его появление, разговаривал с ним грубо и разрешение на осмотр оборудования не дал.
В течение восьми месяцев Лянгер неоднократно предпринимал попытки найти взаимопонимание с новым менеджером, статус и полномочия которого по отношению к ООО «Виктория-2» были не вполне понятны. И лишь в феврале 2004 года, убедившись в том, что добровольно долг ему никто возвращать не намерен, Евгений Матвеевич обратился в иском в суд.
В своём исковом заявлении гр-н Лянгер просил взыскать с Алексея Стербнова сумму долга с процентами за просрочку и обратить взыскание на имущество должника. И вот тут-то начали всплывать очень нелицеприятные подробности двух весьма любопытных закулисных сделок.

БОЛЬШАЯ СЕМЬЯ БОЛЬШЕДАНОВЫХ

Представитель ООО «Виктория-2» иска Лянгера не признал, пытаясь доказать, что подписанный Алексеем Стербновым договор залога является ничтожным. При этом, параллельно в суд были представлены документы, свидетельствующие о том, что заложенное оборудование фирме-ответчику больше не принадлежит. Якобы, ещё 6 сентября 2003 года заложенное Стербновым оборудование было передано новым директором ООО «Виктория-2» Шеломановым в качестве отступного фирме «Сарпромтехстрой».
Несмотря на своё многообещающее название, учредители «Сарпромтехстроя» ничего технического или промышленного строить не собирались изначально. Официально эта фирма была учреждена 19 августа 2003 года, а уже 6 сентября получила в качестве отступного практически всё оборудование и недвижимость ООО «Виктория-2». Кто же эти счастливчики, что смогли в одночасье приобрести в собственность уже готовый и работающий мясокомбинат, активы которого оценивались в сумму, превышающую сто миллионов рублей? И как им это всё удалось?
По документам налоговых органов, руководителем и бухгалтером ООО «Сарпромтехстрой» числится уже известный читателю предприниматель Константин Соколов. В России фамилия «Соколов» является достаточно распространённой. Но наш Константин Владимирович выгодно отличается от всех прочих Соколовых, проживающих на территории Саратовской области. Дело в том, что он доводится зятем председателю Саратовской областной Думы, члену политсовета СРО ВПП «Единая Россия» Павлу Владимировичу Большеданову.
Ещё любопытней выглядит полный список учредителей ООО «Сарпромтехстрой». Помимо Константина Соколова, изначально в состав участников этого общества с ограниченной ответственностью вошли сам спикер регионального парламента – Павел Владимирович Большеданов, сын спикера – Владимир Павлович Большеданов, дочь спикера – Анна Павловна Соколова и некая Галина Владимировна Твердохлебова, степень родства которой с большим семейством Большедановых мне установить не удалось. Каждому из пяти упомянутых выше лиц принадлежат равные доли в ООО «Сарпромтехстрой», в собственность которого и перешло имущество ООО «Виктория-2».
А вот относительно того, каким образом семейная фирма высшего должностного лица представительного органа государственной власти Саратовской области смогла заполучить мясокомбинат в г. Энгельсе, существует несколько версий.
Криминальные версии, которые могли бы бросить тень подозрения на светлый облик спикера и его ближайших родственников, мы здесь излагать не будем. Но не менее любопытной выглядит и версия, исходящая из рядов новых собственников. Впоследствии она перекочевала в официальные документы уголовного дела по подозрению Константина Соколова в мошенничестве.
Согласно этой версии, Алексей Стербнов в августе 2001 года, в качестве председателя совета потребительского общества «Виктория-98» (не путать с ООО «Виктория-2»!), получил в Саратовском филиале банка «Петрокоммерц» кредит в сумме 3 миллиона рублей сроком на один год. За счёт собственных средств Стербнов не смог возвратить кредит, поэтому ему пришлось искать сторонних инвесторов. В результате, 18 ноября 2002 года Стербнову удалось всё же погасить кредит «Петрокоммерцу» векселями, предоставленными ему В.П. Большедановым.
А ещё через три дня, т.е. 21 ноября 2002 года, переделывается учредительный договор ООО «Виктория-2», и В.П. Большеданов становится владельцем 60 процентов собственности фирмы, активы которой оцениваются не в один десяток миллионов рублей. Бывшему владельцу Алексею Стербнову от всего пирога остается 20%-ная, «смешная», доля.
Однако, введения в состав учредителей с передачей доминирующей доли в ООО «Виктория-2» В.П. Большеданову показалось не достаточно для покрытия существующего долга перед ним со стороны Стербнова. Поэтому возвращать долг В.П. Большеданову взялось и ООО «Виктория-2», совладельцем которого на тот момент он являлся. Оказывается, «в счёт исполнения обязательств по возврату Большеданову В.П. денежных средств ООО «Виктория-2» в лице Стербнова А.Е. выпустило простые векселя, которые передало в ООО “Сарпромтехстрой”».
13 марта 2003 года А.Е. Стербнов заключил договор об уступке В.П. Большеданову оставшихся 20 % доли в уставном капитале ООО «Виктория-2». После чего он был выведен из состава участников ООО «Виктория-2» и исчез из Саратова.
И, наконец, последним звеном в цепочке событий по «перекачке» активов ООО «Виктория-2» в собственность совсем иного юридического лица стало подписание двух «соглашений о предоставлении отступного», датированных 6 сентября 2003 года. Согласно этим «соглашениям», практически всё движимое и недвижимое имущество ООО «Виктория-2» было передано в ООО «Сарпромтехстрой» за долги по векселям на сумму около шести (!) миллионов рублей.
Если верить версии большедановского окружения, очень напоминающую «сказку про белого бычка», то получается очень забавная картина. Выходит, что для того, чтобы рассчитаться по долгу А.Е. Стербнова перед В.П. Большедановым, фирма «Виктория-2», принадлежащая к тому времени, в основном, всё тому же В.П. Большеданову, выпускает векселя. И эти векселя, якобы, уходят на фирму, учредителями которой значатся уже сам спикер Павел Владимирович Большеданов и его ближайшие родственники.
В результате всей этой цепочки хитроумных псевдосделок В.П. Большеданов «наваривает» около 3 миллионов рублей «чистогана», а семейная фирма спикера получает в собственность мясокомбинат, реально стоящий несколько десятков миллионов рублей. При этом, время реализации всей цепочки описанных выше манипуляций (цивилизованными сделками их назвать язык не поворачивается) занимает всего десять месяцев.
На первый взгляд, всё выглядит вроде бы «чинно» и вполне «благопристойно». Но только Евгений Лянгер в предлагаемой версии усомнился, поскольку обнаружил в некоторых операциях по переходу собственности ряд странных моментов.
Во-первых, выпущенные то ли Стербновым, то ли новым директором Шеломановым векселя ООО «Виктория-2», которые впоследствии достались ООО «Сарпромтехстрой», никак не были зафиксированы в годовом финансовом балансе данной фирмы. И это обстоятельство ставит под сомнение сам факт выпуска этих векселей.
Во-вторых, возникают вопросы и относительно подлинности представленных в суд соглашений об отступном, датированных, как уже было сказано выше, 6 сентября 2003 года.
В упомянутых соглашениях, в числе прочих реквизитов ООО «Сарпромтехстрой», был указан и банковский счёт этой фирмы. Однако, по официальной информации из налоговых органов, данный расчётный счет был открыт лишь 9 сентября 2003 года. Поэтому составители «соглашений об отступном» вряд ли могли знать номер этого счёта до того, как он появился.
Последнее обстоятельство однозначно указывает на то, что соглашения о предоставлении отступного были составлены «задним числом». Так или иначе, но спорное имущество «Виктории-2», к моменту рассмотрения иска Евгения Лянгера в Энгельсском городском суде,
отошло в собственность фирмы «Сарпромтехстрой», принадлежащей семейству спикера Большеданова.
Суд принял во внимание это обстоятельство, и в своём решении по иску Евгения Лянгера от 17 сентября 2004 года обратил взыскание на часть имущества, предоставленного в залог Алексеем Стербновым и перешедшего в собственность «Сарпромтехстроя». Самым ценным из оборудования, которое теперь по решению суда становилось собственностью Лянгера, был тот самый куттер стоимостью более двух миллионов рублей.

ХРОНИКА ИСЧЕЗАЮЩЕГО КУТТЕРА

Однако, выполнить вступившее в силу решение Энгельсского городского суда и получить с Константина Соколова вожделённый куттер Евгению Лянгеру не удалось. Под занавес судебных разбирательств, которые длились ровно полгода, директор «Сарпромтехстроя» сообщил истцу, что основного объекта спора в его фирме всё равно уже нет. В подтверждение своих слов зять Большеданова представил некий договор купли-продажи, согласно которому заложенный куттер был продан Соколовым 3 августа 2004 года некоему гражданину Коновалову за …50 тысяч рублей.
Данная цена очень удивила Лянгера – ведь даже при продаже куттера на металлолом, за него вполне реально можно было получить не менее 200 тысяч рублей. Однако судебные приставы, пришедшие на предприятие исполнять вступившее в силу решение суда, не обнаружили куттер на его прежнем месте. Не удалось приставам пообщаться и с новым владельцем куттера Сергеем Коноваловым. К моменту первых попыток исполнить решение суда Коновалова …уже не было в живых.
Чтобы не сидеть сложа руки, старый оперативник Лянгер решил начать своё собственное расследование. Первые результаты оказались обнадёживающими.
Удалось выяснить, что покойный приобретатель куттера Сергей Коновалов некогда работал водителем в «Саратоврегионгазе». Как раз в то самое время, когда это предприятие возглавлял Павел Большеданов. Но в последнее время он, водитель, был тяжело и неизлечимо болен. В тот момент, когда он, якобы, приобрёл спорный куттер, больной находился в специализированной клинике и регулярно принимал наркотические обезболивающие препараты.
В голове не укладывается, что находящийся на смертном одре человек решил приобрести дорогостоящий агрегат для производства колбасы. Поэтому подполковник Лянгер продолжил охоту за «ускользающей» мясорубкой. Через свои связи в органах паспортно-визовой службы Евгений Матвеевич смог получить паспортные формуляры покойного Коновалова и лично убедиться в том, что подпись в формуляре существенно отличалась от той, что он видел на копии договора купли-продажи.
Все эти факты вызывали обоснованные подозрения в том, что договор купли-продажи куттера, который Соколов предоставил судебному приставу-исполнителю, является хитрой мистификацией. Но при этом не было ответа на главный вопрос, который в ту пору больше всего интересовал отставного подполковника: куда же, на самом деле, исчез его куттер?
Но очень долго мучиться над разгадкой этого «ребуса» Лянгеру не пришлось. Через несколько месяцев он получил информацию о том, что искомый куттер «вернулся» на своё прежнее место, смонтирован, и вновь работает как ни в чём не бывало. Тогда Евгений Матвеевич вновь обратился в Энгельсское районное подразделение судебных приставов со своим исполнительным листом. В результате очередного похода на предприятие, в мае 2005 года, усилиями судебного пристава-исполнителя Киры Курчавовой родился ещё один любопытный документ.
Согласно акту проверки имущества ООО «Сарпромтехстрой» от 25 мая 2005 года, госпожа Курчавова констатировала отсутствие на предприятии куттера № 78016 (именно он находился в залоге у Лянгера, и на него судом было обращено взыскание), но зато она отметила наличие на предприятии другого куттера – № 41043.
При этом, Лянгер заметил, что куттер с новым номером – и есть тот самый агрегат, который отдавал ему в залог Алексей Стербнов. Только крепившаяся прежде на заклёпках табличка с заводским номером исчезла. На этом месте остались только дырки от заклёпок. Зато совсем в другом месте появилась прикреплённая на болтах табличка с новым номером. У Евгения Лянгера не было никаких сомнений, что перед ним именно тот куттер, который принадлежит ему по решению суда.
Однако, Константин Соколов представил документы, согласно которым куттер № 41083 был приобретён Константином Соколовым у воронежского ООО «Комплектторгснаб» 8 октября 2004 года. Весьма любопытной особенностью этой «сделки» было то, что в счёте-фактуре и товарной накладной в качестве адреса грузополучателя был указан домашний адрес господина Соколова в городе Саратове по улице Симбирской. Тем не менее, как убедились судебные приставы, якобы, приобретённый Соколовым в Воронеже куттер появился не в Саратове, а в промзоне Энгельса – на территории колбасного цеха ООО «Сарпромтехстрой».
Чтобы установить факт подмены, Евгений Лянгер вновь обращается в районное подразделение судебных приставов и требует провести комиссионное исследование спорного агрегата с привлечением опытных экспертов.
Несколько месяцев длится бесплодная бюрократическая переписка бывшего оперативника с теми, кто по долгу службы обязан следовать букве Закона и исполнять решения суда. Кульминация наступает в декабре 2005 года, когда из Энгельсского РОСП на имя Лянгера приходит ответ за подписью судебного пристава-исполнителя Д. Соколова (не путать с Константином Соколовым – А.К.). В этом ответе Лянгер уведомляется о возвращении ему исполнительного листа «в связи с невозможностью установить адрес должника и отсутствием сведений о наличии принадлежащих ему денежных средств и иных ценностей…».
Однако, к тому моменту Евгений Лянгер возобновил собственное расследование, которое вновь дало осязаемые результаты. Используя свои старые связи, бывший оперативник вышел на коллег из Воронежа, которые по его просьбе проверили фирму «Комплектторгснаб», в которой Константин Соколов, якобы, приобретал куттер. В результате выяснилось, что реквизиты, которые указаны в представленной Соколовым товарной накладной, выданной, якобы, этой фирмой, на самом деле, принадлежат совсем иному юридическому лицу.
После получения этой информации у Лянгера уже не оставалось никаких сомнений в том, что он в очередной раз столкнулся с актом мошенничества с целью присвоения дорогостоящего имущества, которое должно было отойти ему по решению суда. А потому в феврале 2006 года Евгений Матвеевич обратился с заявлением в Энгельсское районное управление внутренних дел.

МИЛИЦЕЙСКОЕ «ЗАЗЕРКАЛЬЕ»

Максимальный срок, который отводит действующий УПК РФ на проверку заявления о совершении уголовного преступления, составляет один месяц. Проверка по заявлению Евгения Лянгера длилась около десяти месяцев. Можно сказать, проверяющими был поставлен своеобразный рекорд по продолжительности с целью «заволокичивания» этого уголовного дела ещё на начальной стадии.
Первоначально заявление Лянгера попало к оперативнику энгельсского ОБЭПа Денису Чепулину, который «работал» по нему более полугода. И когда уже истекли все мыслимые и немыслимые сроки для принятия окончательного решения, вдруг выяснилось, что проверочного материала по заявлению у Чепулина просто нет. И вообще, его нет в Энгельсском РУВД.
Озадаченному потерпевшему оперативник Чепулин объяснил, что с санкции руководства проверочный материал отправлен для изучения и консультаций в главное следственное управления (ГСУ) областного ГУВД. Там этот материал, якобы, внимательно изучает следователь Матусева. А Чепулин ждёт материалов проверки вместе с рекомендациями от Матусевой, после чего будет готов вынести окончательное законное решение.
У отставного подполковника Лянгера предлагаемый его молодым коллегой алгоритм принятия «законного решения» особого энтузиазма не вызвал. В результате, Лянгер обратился с жалобой в областную прокуратуру, расценивая всё происходящее как стремление умышленно заволокитить расследование дела.
С жалобой отставного подполковника пришлось разбираться лично начальнику управления по надзору за уголовно-процессуальной и оперативно-розыскной деятельностью прокуратуры Саратовской области Сергею Кулапову. В правоохранительных кругах Сергей Лаврентьевич пользуется репутацией профессионала высокого уровня, поэтому он быстро сумел объяснить руководству ГСУ всю их неправоту в вопросе с «консультациями» оперативных сотрудников территориальных органов милиции.
В результате вмешательства Сергея Кулапова материалы проверки были возвращены в Энгельс. 3 декабря 2006 года, наконец-то, было возбуждено уголовное дело, которое принял к своему производству старший следователь энгельсского следственного управления Максим Штода.
Около двух месяцев ушло у следствия на проведение допросов и получение заключений экспертиз. В результате почерковедческой экспертизы было установлено, что подпись под договором купли-продажи куттера очень сильно отличается от образцов почерка покойного Коновалова. А допрошенная в ходе следствия супруга Коновалова дала показания, из которых однозначно следовало, что её муж никакого куттера не приобретал, а последние четыре месяца перед смертью находился в клинике в очень тяжёлом состоянии, зная о неминуемой кончине.
Вполне ожидаемые результаты принесла и техническая экспертиза имеющегося на предприятии куттера. Согласно полученному заключению, изначальный заводской номер на исследованном куттере был уничтожен «путём удаления таблички с его корпуса». Тем не менее, по заводским номерам, нанесённым на ножевом вале, гайке крепления ножей, металлической шайбе, печатной плате и вакуумной установке, было со всей достоверностью доказано, что на заводе в Энгельсе по-прежнему стоит именно тот куттер, который имел заводской номер № 78016, и на который по решению суда было обращено взыскание.
К тому времени, когда следователь Штода закреплял собранные им доказательства, выяснилось, что куттер теперь уже не принадлежит ООО «Сарпромтехстрой», поскольку в феврале 2006 года Константин Соколов с санкции участников данного ООО (в том числе, и своего тестя-спикера) продал колбасный цех вместе с двумя зданиями, куттером и прочим оборудованием частному предпринимателю Елене Мурушкиной.
По официальной версии, подтверждаемой показаниями Соколова, всё удовольствие обошлось Мурушкиной в 300 тысяч рублей. А по признанию самой Мурушкиной (в одном из телефонных разговоров, прослушиваемых по определению суда), размер сделки составил
5 миллионов рублей. При этом, как следует из материалов той же «прослушки», подписи Соколова под договором купли-продажи не было вплоть до начала 2007 года.
Следует отметить, что в рамках проводимого расследования по определению суда прослушивался и телефон Константина Соколова. (Некоторые наиболее любопытные разговоры зятя председателя Саратовской областной Думы, имеющие отношения к описываемой истории, мы публикуем в этом номере на стр. 2, 5, 7 – Ред.).
Получив перечисленные выше показания и заключения экспертиз, подполковник юстиции Штода посчитал собранные доказательства вполне достаточными для вынесения постановления о признании Константина Соколова подозреваемым в мошенничестве в крупном размере. Это произошло 14 февраля 2007 года. В этот же день зять спикера был допрошен в качестве подозреваемого, и с него была взята подписка о невыезде.
И вот с этого момента в ходе следствия начинают происходить очень странные, можно даже сказать, паранормальные, с точки зрения существующего порядка вещей, явления.
Уже на следующий день подозреваемый Соколов пишет заявление на имя начальника ГУВД Саратовской области Александра Шинкарёва, которое в тот же день каким-то необъяснимым образом ложится прямо на стол генерала.
Обычно заявления на имя начальника ГУВД приходят двумя путями: либо по почте (и тогда на них ставится отметка канцелярии), либо посетители могут отдать своё заявление в ходе личного приёма. Однако, личный приём граждан генерал Шинкарев ведёт в первую и третью среду каждого месяца (т.е. тогда дни приёма пришлись на 7 и 21 февраля). Поэтому заявление попало к генералу каким-то иным образом. Да и в канцелярию ГУВД этот документ попал только 16 февраля, уже имея на себе резолюцию Шинкарёва, датированную …15 февраля!
Некоторые основания для понимания природы этих бюрократических таинств дают результаты милицейской «прослушки» телефонных разговоров Константина Соколова. В ходе одного из таких разговоров собеседник (голос которого очень похож на голос Павла Большеданова) сообщает зятю спикера, что его письмо доставлено по назначению, и что адекватные меры против настоящих мошенников (называется фамилия Стербнова) будут приняты незамедлительно.
О чём же писал зять спикера начальнику областного ГУВД, на что он жаловался? А жаловался он, оказывается, ни много, ни мало, на то, что Лянгер и Стербнов, составив заведомо подложный договор залога, мошенническим образом пытаются присвоить его имущество, попутно ещё и оклеветав его. И в этом грязном деле им, оказывается, активно содействует старший следователь Максим Штода.
Чтобы не быть голословным, приведу небольшую выдержку из заявления Константина Соколова, чтобы читатели сами смогли оценить интеллектуальный и моральный уровень зятя главы областного парламента:
«И всё-таки, основываясь на заведомо необоснованное заявление гр. Лянгера, против меня возбудили уголовное дело, увидев в моих действиях мошенничество с использованием моего служебного положения.
В дальнейшем старший следователь М.М. Штода совместно с ранее разыскиваемым гр. Стербновым явились на ранее принадлежавший ООО «Сарпромтехстрой» цех по производству мясных изделий и арестовали куттер, который был приобретён мною в городе Воронеж.
То есть, представитель следствия и ранее разыскиваемый и неоднократно подозреваемый в мошеннических действиях гр. Стербнов действовали совместно и целенаправленно по захвату чужого имущества, заставляя при этом нового собственника (Мурушкину – А.К.) дать против меня ложные показания о том, что я продал им (кому?! – А.К.) указанное в договоре залога имущество.
На основании изложенного считаю действия гр. Лянгера и гр. Стербнова незаконными и направленными на присвоение чужого имущества путём мошеннических действий, а также оклеветанием меня в мошенничестве».
На мой взгляд, приведённая выше цитата свидетельствует о том, что у зятя нашего спикера имеются серьёзные проблемы не только с родами и падежами великого и могучего, но и с формальной логикой. Ведь всего день назад ему было предъявлено заключение экспертизы, убедительно доказывающее, что куттер в цеху по производству мясных изделий – именно тот, что стоял там при Стербнове. А потому он никак не мог быть приобретён в Воронеже в 2004 году.
А как с позиции здравого смысла можно объяснить то, что 14 февраля в ходе допроса Соколов признаёт подписи под договорами купли-продажи куттера Коновалову и Мурушкиной своими, но уже на следующий день в своём заявлении жалуется генералу Шинкарёву на следователя Штоду, который, якобы, заставлял нового собственника (Мурушкину) дать против него (Соколова) ложные показания о том, что он продал этот куттер?
Теперь давайте посмотрим на то, как отреагировал на столь странное заявление начальник областного ГУВД. В этой связи припоминается, что несколько лет назад в столице одной из республик Северного Кавказа, откуда к нам прибыл генерал Шинкарёв, были серьёзные массовые волнения населения. Разгневанные жители захватили даже здание одного из органов власти. Причиной для столь масштабного возмущения были факты укрывательства правоохранительными органами этой республики банды, в которой участвовал и зять главы этой республики. Судя по публикациям в прессе, банда специализировалась на том, что похищала видных местных предпринимателей и «отжимала» их бизнес. Дело кончилось убийством потерпевших – этот факт стал достоянием местной общественности и вызвал серьёзные волнения.
Однако, судя по всему, про эту трагедию в далекой северокавказской республике начальнику Саратовского областного ГУВД ничего не известно. Иначе как можно объяснить тот факт, что Александр Шинкарёв накладывает на заявление зятя Большеданова следующую резолюцию: «т. Пиявину В.В., т. Орлову Б.Б. Комиссионно рассмотрите уголовное дело. Примите к своему производству. Дайте оценку правомерности действий сотрудников милиции. Доложите. Подготовьте ответ»? Под этой резолюцией стоит конкретная дата: 15.02.07.
Уже на следующий день заявление Соколова с резолюцией генерала Шинкарёва поступило в главное следственное управление при ГУВД Саратовской области. После чего упомянутые в резолюции высокие милицейские чины стали на него реагировать.
Как следует понимать указание «комиссионно рассмотрите уголовное дело», мне не смог пояснить ни один из более или менее квалифицированных юристов, специализирующихся на проблемах уголовного права. Зато указание о принятие дела «к своему производству» стало выполняться неукоснительно.
Начальник областного ГСУ Валерий Пиявин стал пытаться заполучить уголовное дело в отношении подозреваемого Соколова в «свою епархию». Но поскольку никаких обоснованных и законных мотиваций для этого не было, то требования о
передачи дела из Энгельса в Саратов заявлялись в устной форме. Начальник энгельсского следственного управления подполковник Салахов требование Пиявина выполнил и дело в Саратов передал. Но, помня о предыдущих неприятностях, вызванных «путешествием» проверочных материалов в ГСУ, он приложил к материалам дела собственную «сопроводиловку», из которой однозначно следовало, что дело передаётся «в связи с устным запросом» начальника ГСУ полковника Пиявина. В случае прокурорской проверки уже ни у кого не возникнет сомнений, кто был инициатором «второго путешествия» уголовного дела из Энгельса в Саратов.
После чего 20 февраля в областном ГСУ рождается постановление «об изъятии и о передаче уголовного дела». В качестве главного основания для вынесения такого постановления Валерий Пиявин указывает на «большой общественный резонанс» данного дела.
В итоге, дело оказывается у следователя ГСУ Татьяны Ремезенко, которая начинает «двигать» ход расследования в «правильном» направлении. Чтобы понять, как работала следователь Ремезенко, достаточно привести лишь два примера. Выше я уже упомянул о том, что по настоянию старшего следователя Штоды в рамках уголовного дела суд санкционировал прослушивание телефонов Соколова и Мурушкиной. На полученном и приобщённом к материалам дела компакт-диске содержится 90 разговоров Соколова и 26 разговоров Мурушкиной. Так вот, из имеющихся на диске аудиозаписей следователь Ремезенко прослушала с участием понятых, расшифровала на бумажном носителе и приобщила к материалам дела лишь… 16 разговоров Соколова и 6 разговоров Мурушкиной. А ведь на этом компакт-диске были и разговоры, которые вполне могли бы стать основаниями для возбуждения новых уголовных дел!
Так, в ряде разговоров Соколов «консультировал» ездившего в Воронеж для оформления документов на, якобы, приобретённый куттер электрика Сергея Грибанова: как ему следует вести и что говорить во время следствия. Или, где Мурушкина признаётся следователю Штоде, что реально заплатила за колбасный цех не 300 тысяч, а 5 миллионов рублей. И далее советуется, следует ли ей подавать заявление в прокуратуру на Соколова, если Лянгер реально попытается забрать у неё куттер.
Одним из важных эпизодов дела, свидетельствующих в пользу версии о мошеннических действиях Соколова, является эпизод, якобы, с приобретением в Воронеже Соколовым нового куттера в 2004 году. Как мы помним, Евгению Лянгеру в ходе его частного расследования удалось установить, что такой фирмы в Воронеже реально не существует. По идее, при непредвзятом расследовании следователю Ремезенко не составило бы особых трудов подтвердить этот факт. Но перед ней-то стояла задача противоположного свойства! А именно: подтвердить, что в Воронеже есть фирма, которой руководит Игорь Чернов. Ведь подпись именно этого предпринимателя стоит под той накладной, согласно которой Соколов, якобы, приобрёл куттер.
И вот в налоговые органы Воронежа уходит запрос от Ремезенко с просьбой подтвердить наличие в этом городе таких фирм, как «Комплектторгснаб» и «Комплектстрой». Запрос из Саратова был оформлен не надлежащим образом: под ним нет печати. Поэтому из Воронежа поступает ответ, где Ремезенко просят оформить запрос правильно. Следователь ГСУ повторяет свой запрос и оформляет его как следует. Но на этот раз в запросе речь идёт исключительно о фирме «Комплектстрой», у которой Соколов ничего не покупал. В результате, из Воронежа приходит ответ, что фирма «Комплектстрой» в Воронеже действительно существует и руководит ею Игорь Васильевич Чернов. Как следует из справки воронежских налоговиков, основным видом деятельности «Комплектстроя» является… выращивание картофеля и прочих полезных корнеплодов. Полученный ответ полностью удовлетворяет следователя Ремезенко, и она подшивает его к материалам дела.
В результате проведённой «титанической» работы следователь Ремезенко приходит к выводу, что Константин Соколов продал частному предпринимателю Елене Мурушкиной именно тот куттер, на который решением суда и было обращено взыскание в пользу Лянгера. Но при этом, «какого-либо преступления в отношении имущества Лянгера Е.М. не совершалось, его имущество не похищалось и незаконно не изымалось».
Следуя такой логике, получается, что хоть на куттер и было обращено судебное взыскание в пользу Лянгера, а всё же это – не его имущество. А посему отсутствуют признаки состава преступления по статье «мошенничество».
Иными словами, следствие доподлинно установило, что Соколов продал заведомо чужое имущество, но не усмотрело в этом ни состава преступления по статье «мошенничество», ни состава преступления по статье «присвоение и растрата». Зять председателя областной Думы был избавлен от уголовного преследования, а в качестве незадачливых «лохов» оказались Евгений Лянгер и Елена Мурушкина. Но захочет ли Лянгер дарить Мурушкиной агрегат стоимостью в 2,5 миллиона рублей? И будет ли молчать Мурушкина, если ей придётся расстаться со столь дорогостоящим орудием производства?
Что-то подсказывает мне, что на этом данная история не закончится, и скоро мы услышим о новых скандальных историях, связанных с прекращённым 3 мая нынешнего года уголовным делом.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Этот материал был уже практически завершён, когда Саратов облетела весть о задержании сотрудниками УБОПа помощника ректора СГУ по связям с общественностью Сергея Любимова при попытке продажи компакт-диска с записью «прослушки» разговоров зятя Павла Большеданова.
Но это – уже совсем другая история.


Александр КРУТОВ
ЧИСТО КОНКРЕТНЫЕ ПРИЗНАНИЯ, или ПОЛИТИЧЕСКАЯ МЯСОРУБКА





В аудиозаписях, приложенных к закрытому уголовному делу, возбуждённому старшим следователем энгельсского следственного управления Максимом Штодой, немало любопытных эпизодов. Мы публикуем только то, что непосредственно относится к нашей истории, и не вторгаемся в приватную жизнь героев. Но даже в этих строгих рамках отдельные персонажи успевают раскрыться так, что воспринимать их как серьёзных политиков, да и просто людей приличных, уже весьма затруднительно.

19 января 2007 года

Константин Соколов – Сергею Мурушкину, который жалуется, что его часто вызывают на допросы:
– Вы ему (следователю Штоде – А.К.) говорите: вы обещали уголовное дело завести. Когда заведёте, тогда и приеду. Ты играй, играй с ним… Дальше посылай на хрен, и – всё!
– Он документы на куттер хочет посмотреть.
– Документы на куттер? А с какого х** он должен посмотреть, б**?! Привези ему паспорт, покажи. Только в руки ему не давай. Привези ксерокопию – пусть он от тебя отъе***ся. «А финансовые документы мы вам покажем на основании санкции прокурора».

22 января 2007 года

Сергей Мурушкин – Константину Соколову:
– Кость, я щас от него (от следователя – А.К.) вышел, он говорит: ты должен привезти оригиналы. Типа, «должен привезти, я должен проверить». Куттер, типа, в обременении – термокамеры, шприц. Я говорю: у них всё чисто. А имущество, говорит, у вас заберут, пока разбираться будут.
– Б**, решение суда есть. Чё он гонит?... Ты не тревожься, я сам буду разбираться.

24 января 2007 года

Следователь Штода – Константину Соколову:
– Следователь Штода – моя фамилия. Что-то я вас жду, жду, а вы всё никак не приходите, документы не принесёте, не допроситесь.
– Да я к вам и не собираюсь приходить.
– В смысле?
– В прямом. Почему я к вам должен приходить?
– Вообще-то, если следователь вызывает, обычно люди приходят.
– Я к вам пришёл, всё объяснил. Вы можете Стербнова вызывать, на которого вы завели уголовное дело.
– Мне вас надо допрашивать, у вас документы брать, вы же – директор этого предприятия.
– Да, я – директор. Но мне нечего вам рассказать, понимаете? У вас есть уголовное дело, есть гражданское дело, вы с ними ознакомьтесь, а потом будете задавать мне вопросы.
– Да я со всем ознакомился, даже больше, чем вы думаете. Поэтому я вас и вызываю, у меня к вам много вопросов.
– Я не уверен, что у вас ко мне много вопросов.
– То есть, вы отказываетесь добровольно идти к следователю?
– Конечно.
24 января 2007 года

Павел Большеданов – Константину Соколову:
– Этот парень, который их (Мурушкиных – А.К.) приглашает – он на бумажках пишет приглашения или нет, он их заверяет?
– Он мне звонил и сказал явиться, я ему сказал: пошёл в ж***... Видимо, он ко мне приедет.
– По какому поводу?
– Ну, что я отказался добровольно явиться.
– Пускай бумажку пишет, что это – добровольно, б**…
– Угу, он им пишет бумажки. Когда они приходят – он им вручает.
– Пускай они соберут их все и начинают писать на имя областного начальника жалобу. Фамилию сказать?
– Да я знаю – Шинкарёв.
– Да, пускай они ему пишут бумагу, всё описывают: он арестовал, они на нём (на куттере – А.К.) работать не имеют права, «… мы не понимаем, в качестве кого и почему нас приглашают».

29 января 2007 года

Константин Соколов – Сергею Мурушкину:
– Приеду из Москвы, и мы вместе напишем заявление на имя Шинкарёва. И отправим – пусть там, б**, начинают заниматься всей этой, б**, ерундой. Он (следователь Штода – А.К.) мне показал возбуждённое уголовное дело – не известно, на кого, б**, на неустановленных лиц. Оно возбуждено, но х** знает, на кого.

29 января 2007 года

Елена Мурушкина – Константину Соколову:
– Мы вышли щас от Штоды, хочу к тебе подъехать. Он открытым текстом сказал: там – облпрокуратура, и Костя сам не знает, чё над ним сгущается. И всё это отберут. Он паспорт показал, там – подделка: 10 лет разницы. Дата выпуска (куттера – А.К.): 1994-ый, а дата отгрузки: 2004 год.
– Ой, блин, чё он вас там запугивает, что он там мог показать?!
– Что подписи там подделаны, что он экспертизу будет проводить.
– Да пусть чё хочет, проводит.
– Он говорит, это очень серьёзно, не просто дело по Лянгеру. Это связано с облпрокуратурой… Он говорит: даю 80 процентов, что куттер заберут. Я не знаю, Костя, меня щас в больницу заберут, мне уже жить не хочется.
– В четверг надо встретиться, написать на имя начальника УВД от вас письмо. Мы вам продиктуем, какое письмо.
6 февраля 2007 года

Павел Большеданов – Константину Соколову:
-Ты в Энгельс ездил к этому – на букву «Ш»?
– Да, показания давал, даже расписался. Я весь акцент концентрировал на взаимоотношениях Стербнова и Лянгера.
В разговор вступает адвокат Вячеслав Гришин:
– Разговор был про воронежский завод: кто туда ездил, кто платил, кто получал?
– Про документы разговора не было, но они у него уже были в копиях по судебному процессу.
– Меня интересует: где ты их взял?
– В Воронеже.
– Ты сам туда ездил?
– Вот этот товарищ, который у нас тогда работал – он же ездил.
– А есть гарантия, что он их мог как-нибудь...
– Есть счета-фактуры, накладные, что этот куттер – б/у.
– А какая фирма его ремонтировала?
– Фирма, которую дал директор завода. Она занимается ремонтом, так как завод выпускает только новые.
– А ты уверен, что он давал её. А ведь этот друг мог сам придумать, б**. Просто они (следствие – А.К.), вроде, поехали туда, и эту фирму не нашли. Но это ни о чём не говорит.

6 февраля 2007 года

Павел Большеданов – Константину Соколову:
– Жалобу, садитесь, пишите – и ты, и они (Мурушкины – А.К.), что тебя «прессуют», их зажимают и просят их перейти на сторону, б**, мошенников... Всё равно, там – заказ. Он не касается существа дела, это всё касается политики. Они сразу говорят: он родственник этого и называют фамилию. Больше ничего тут нет: раз они так реагируют – это чисто политика.
– Но цели они обозначили этой процедуры с ихней стороны?
– Как они говорят, цель – вот эта железяка, Лянгера этого. Но мы-то понимаем, что выстрел в другую сторону. Завтра встречаемся с товарищем – ты понял, с каким, и надо всё правильно написать. Но тема такая: пишете и они, и ты – как участники сделки: что не было обременения и т.д. Тем не менее, спустя несколько лет, начинают поднимать тему.
– Вопрос ещё в том, что куттер, о котором идёт речь в судебном процессе, он – 500 литров, а который мы «приобрели» – 300 литров.
– Ё****** ! Так это ключевое, что ты молчишь-то, Костя?! С этого и надо начинать.
– Я на этом несоответствии акцентировал внимание во всех органах.
– Тебе акцентировать больше ничего не надо. Пусть они лезут, гнут – так мы узнаем действующих лиц. Потому что не здесь, так потом, в другом месте: засунут марихуану в карман, б**. Не надо им ничё подсказывать, б**, а то они тут же перелезут на чё-нибудь другое. Давай, снимай ксерокопии, с ними разговаривай, пиши жалобу наверх. Потому что он (возможно, адвокат Гришин – А.К.) с ними поговорил: «а мне по х**, что жалоба будет»; ну, по х**, значит, будет жалоба. Я ему сказал: я поеду к Министру внутренних дел и скажу, что твои «полканы» лезут в политику – вчистую, тем более, теперь, когда ты отсюда уехал. И уже и генерал, б**, будет себя по-другому вести, и все. Я пойду до конца, б**, и привезу сюда политику. Но тебе надо с ним… (неразб. – А.К.). Он говорит: он обозлился на тебя чисто лично, ты чего-то там нагрубил. Не надо им грубить, с ними надо: вопросик – ответик, вопросик – ответик.
– Я ему не грубил, я просил предоставить повестку, на основании которой он меня вызвал. Это была не грубость, а просьба.

13 февраля 2007 года

Павел Большеданов – Константину Соколову:
– Вот теперь записывай, но ты это не оглашай, пусть этот товарищ так и рвётся в свои сети, пока не запутается, б**: 24-го, 12-го, 03-го они организовались («Комплектторгснаб» – А.К.), работали два года, потом сменили название, адрес, учредителя и продолжают работать дальше. Теперь называются «Комплекстрой», но это всё говорить не надо. Он (следователь Штода – А.К.) сказал: ездил, б**. Вот, пускай пургу гонит. Это данные налоговой того региона. Поэтому ты держись, я ничё не знаю, б**, кто туда ездил. Это будет жалобой на вышестоящего начальника, когда он (следователь – А.К.) встанет сам на путь, скажем так, мошенничества. Когда он заявит, что этого нет, справку приложит – вот эту справку ты будешь опровергать.

13 февраля 2007 года

Павел Большеданов – Константину Соколову:
– Кость, я думаю, завтра надо съездить не одному тебе (к следователю – А.К.), а уже с адвокатом… Он тебе скажет: я предъявляю обвинение. Ты как себя должен вести? Парень идёт, б**, на обострение. Раз он идёт туда, он, б**, способен на всякие вещи… Вот эти вещи, которые я тебе сказал, ни в коем случае ему не открывай. Надо просто сказать: я не знаю, какими данными, вы, б**, пользуетесь. Я оспаривать не могу этого, б**, до поры до времени, пока у меня нет бумажного подтверждения, как у вас, б**. А если он идёт на обострение, надо его встречать в таком же остром ключе, б**. Это – единственное, что они понимают. Они (неразб. – А.К.) не любят, а «лохов» они, б**, очень любят. Вот, сняли прокурора, б** (И. Куксу в Энгельсе – А.К.). А тут – на пустом месте, б**, подняли шум. Мне даже хочется, чтобы они предъявили, чтобы я взял эту «предъяву», б**, и отнес её, куда полагается. Тогда уже жалоба будет натуральная, не «пугалки», б**, а натуральная.

14 февраля 2007 года

Некто Владимир (возможно, сын П.В. Большеданова) – Константину Соколову:
– Ты к Штоде ездил?
– Ездил…, там, б** – п***** пока.
– Экспертиза, что ли, доказала?
– Ну, там есть часть доказанных вещей. Подписку о невыезде взял с меня.
– Ой, ё-моё…

14 февраля 2007 года

Сергей Мурушкин – Константину Соколову:
– Чё там этот опять звонил: экспертиза прошла, приезжайте.
– Он вас «на понт» берёт – я был сегодня у него: экспертизу провели, но там несоответствие полное у них. Он (следователь – А.К.) в грудь бьёт, что у него всё получилось. На самом деле, у него ничего не получилось.

16 февраля 2007 года

Павел Большеданов – Константину Соколову:
– Ты этих (Мурушкиных – А.К.) предупреди: пусть они напишут в тот же адрес, что их склоняли к разговорам.
– Я их предупредил, они ждут команды.
– Лучше написать, пусть это лежит у нас. Ты им покажешь, чё ты написал, чтобы они знали эту историю. А они пусть напишут, что такой-то склонял, появлялся, останавливали работу предприятия, просим оградить нас, законных правоприобретателей. Может, ты вытащишь их, чтобы они написали, и покажешь заодно, чё мы написали?

16 февраля 2007 года

Константин Соколов – Сергею Мурушкину:
– Я там отвёз заявление серьёзное, мы серьёзные силы подключили, потому что там идёт чисто рейдерское, как бы, мошенничество. Нам нужно встретиться. Покажем, чё я написал. Я написал всё, что на самом деле, как бы, было, а вам надо написать, что они приехали к вам незаконным образом и арестовали, б**, куттер.

22 февраля 2007 года

Некто Жан – Константину Соколову:
– Ты в бегах там, я слышал.
– Ты гонишь: как я могу быть в бегах? Законопослушный, б**, гражданин, который борется с политическим, б**, преследованием (смеётся).
– А, ты у нас – диссидент!
– Да п*****, о***** можно! Купил, б**, честно, на х** потом оказался мошенником!

6 марта 2007 года

Константин Соколов – Вячеславу Гришину:
– Да чё-то меня так никто и не потревожил из Энгельса.
– Да потому что у них дела нету – его забрали в Саратов, я уже говорил Большеданову.
– А чё этот говорит, Штода, как он себя там чувствует?
– Он больше всех дрожит – я с ним встречался, он мне говорит: да я-то, вообще, – просто исполнитель, мне дают команду – я выполняю… Я читал твою жалобу, читал резолюцию генерала – всё нормально.

16 марта 2007 года

Сергей Грибанов, бывший электрик мясокомбината – Константину Соколову:
– Ты мне скажи, у тебя или у Мурушкиных остались какие-либо бумаги, по которым мы, якобы, купили куттер?
– Конечно… Ты должен говорить так: куттер, который перешёл по договору от «Виктории-2», он был продан. Ты должен говорить: я не знаю, как он был продан, но он был продан.
– Понимаешь, она (видимо, бухгалтер – А.К.) сказала, что его не вывозили.
– Серёж, давай говорить честно. Его, на самом деле, вывозили, и ты это знаешь. То, что она запамятовала, это её личные проблемы.

19 марта 2007 года

Сергей Грибанов – Константину Соколову:
– Ну, в общем, был я сегодня там, пообщался. Какая-то женщина, Татьяна Николаевна. Показания взяла, как смог – размыто. По мере возможности наговорил всякой х****. Кость, ты с Мурушкиными не общаешься?
– Нет, а что?
– Просто, я сделал так, как будто я их вообще не знаю. Просто вдруг вопрос возник: я, как уволился, я в этом цеху не был ни разу.
– Хорошо, я понял тебя. Спасибо, что предупредил.

22 марта 2007 года

Сергей Грибанов – Константину Соколову:
– […]фотографии, а ты не в курсе: это те, которые снимали с того куттера?
– Что касается фотографий, твой ответ должен быть однозначным: я не знаю, что это за куттер, в связи с плохим качеством этих фотографий. Вот и всё. Ты никак не пострадаешь, вопросы будут абсолютно нормальные к тебе. Она меня сегодня вызывала, она с меня сняла сегодня подписку о невыезде. Она мне сказала, что ничего страшного нет: всё сейчас склоняется в сторону Стербнова, на этом – всё.
– Пойми, я хочу сделать так, чтобы меня больше не вызывали…
– Я того же хочу, Сергей. Я хочу, чтобы меня не вызывали. Поэтому с максимальным доверием относись ко мне, я максимально буду тебя поддерживать.

22 марта 2007 года

Сергей Мурушкин – Елене Мурушкиной:
– Ну, всё он (Константин Соколов – А.К.) подписал. Если надо, он говорит, то все ксерокопии можно сделать. Там все документы – что покупали в Воронеже. Что тот куттер, когда Лянгер приезжал, того куттера не было. Мы его продали, говорит, а купили новый, с Воронежа. Все документы есть полностью, что мы его купили в Воронеже.
– А что же он п*********, что под этим номером ушёл в другой город?
– Не знаю: говорит, у нас все полноправные документы. Тот куттер мы продали – при нём ещё, когда он был. Он когда приезжал, того куттера уже нету.
– Ну, это он тебе говорит. А мы же знаем, что это – тот куттер.
– Ну, мы знаем. Но он знает, что «тот куттер». Ну, просто они сделали документы. Есть купля-продажа, что продали и купили новый куттер с Воронежа.

2 апреля 2007 года

Елена Мурушкина – Сергею Мурушкину:
– Ну, ты с Костей встречался уже?
– Да. Он говорит: может, это политическая возня идёт. Все документы мне показывал.
– Ну, это мне не нужно, Серёж. Всё это – ерунда.
– Ну, просто посмотреть, он мне показывал: суды, решения...
– Это всё – такая ерунда!
– Как они покупали этот куттер, все накладные, всё…
– Если они всё это делали, то должны были давно закрыть это дело.
– У нас, говорит, пять проверок было.
– Однако ж, ещё проверка есть. И, в результате, что нам делать, если у нас куттер заберут?
– Он говорит, что куттер не заберут. Но, допустим: даже если на какое-то время это случится, на какое-то время, мало ли чего – это, говорит, не предсказуемо, – мы, говорит, всё полностью вам возместим. Это, говорит, я с Павлом Владимировичем разговаривал, он – всё в курсе. «И мы решили: как возместим, всё с вами решим».
– Как он говорит, там какие-то приставы были. Их, говорит, купили, им проплатили.
– Я ему тоже задаю вопрос. Он говорит: на тот момент, когда приставы были, этого куттера не было, мы его продали.
– Ну, правильно: они его вывозили. Он тебе хочет сказать, что это – другой куттер, но это – тот же куттер.
– Не знаю, он говорит: другой. Мы, говорит, два раза двигатель на нём меняли, и что там только не меняли. Уже 15 комплектов ножей поменяли.
– Ну, ножи-то – это они ерунду несут. Ты не спрашивал: почему там 10 лет разница?
– Он говорит: консервирован он. Я говорю: что, 10 лет? Он говорит: ну и что?! Десять лет он лежал, да и всё.
– Я тебе и говорю: может быть, надо было с диктофоном, как он эти слова говорит – что, мол, так, так и так.
– Да ну, зачем?! – он вот встречаться будет с нами. Он говорит, я с Большедановым, с Павлом Владимировичем разговаривал, там, с юристами.
14 апреля 2007 года

Следователь Штода – Елене Мурушкиной:
– …Я не знаю, вы же не можете никак определиться. Вот Соколов у меня был: он категорически заявляет, что он триста тысяч получил. Поэтому вы думайте, пока есть время.
– А чем вы мне сможете помочь, если он действительно захочет отказаться?
– Я ничем не могу помочь. Я просто дело направлю, а потом, если дело подойдёт к гражданскому процессу, вас спросят: а сколько вы получили? Вы скажете: пять. А чем вы это подтверждаете? Вот вы на следствии столько говорили, там-то и там-то столько написано, и всё.
– Ну, всё понятно: если он захочет отказаться, то мы ему ничего не можем сделать, ни одни суд нам не поможет, если он будет отказываться. Я – что, я могу сделать, если они нас смогли убедить, такие люди.
– А для чего вы платили одну сумму, а?
– Ну, откуда я знаю – почему? Потому что, знаете прекрасно, что с них налоги надо платить. Мозги запудрили, люди такие серьёзные – ну, не будет никаких... Ну, откуда мы знали, что там такая будет…
– А расписку с него не пытались взять?
– Нет. Мы ещё с ним не разговаривали. Мне все говорит, что всё будет нормально. Люди сказали, что «мы – не воры, что мы вас не оставим». А так я не знаю, как там что закончится. Ничего не могу сказать, я – не ясновидящая. Что «профанулись», что в голове даже не могло быть, что там чего-то куда-то заложено будет… Все документы у них – всё проверили, всё адвокаты смотрели, я не знаю. Он (Константин Соколов – А.К.) нам говорит, что он нас не бросит. А что он там будет делать, я не знаю. Вам говорит одно, а нам говорит другое. Вот поеду на встречу к нему, дело когда подойдёт к этому, поеду к Большеданову – буду с ним разговаривать. Он, в принципе, не против меня принять.
– Ну, а он-то знает, сколько вы заплатили?
– Всё он знает. Как не знает, когда всё происходило при нём, практически? И он всё меня уверял, и говорил, что всё будет нормально. Ну, конечно, что оборудование будет заложено – такое в голове не могло возникнуть. Ну, купили мы его и купили. Что, думали, будет играть роль – за сколько я его купила? Это ни для кого не нужно совершенно.
– Ну, всё-таки разница приличная.
– Ну, естественно. Ну, понимаете, «мы вместе с цехом» обговорили, оборудование – вместе с цехом.
– Вот эта сумма – сколько?
– В смысле?
– Вот конкретно, если за куттер – сколько получается?
– Я не знаю, …цех. Вот если вместе с цехом – отдали пять миллионов, вместе с цехом.


Публикацию подготовили Наталья Маус и
Наталья Белоусова